— Что это? — изумленно спросил я.
Мой голос дрогнул — но не от радости, как можно подумать, а потому что в тот же миг подземный покой исполнился странной, зловещей тишиной. Самые стены, казалось, излучали угрозу, и я готов был поклясться, что в подземном ходе, которым мы сюда пришли, что-то такое послышалось — словно бы в ответ на внезапный вопль Эштона. Звук был еле слышным, но от этого не менее жутким. С ног до головы меня пронизал безымянный ужас, и я с трудом подавил внезапное желание развернуться и побежать со всех ног — прочь, прочь из подземного зала, хранящего страшные секреты прошлого.
Эштон тоже услышал звук — ибо он тут же поднял голову от страниц книги, которую до того жадно перелистывал, посерел лицом и уставился на меня лихорадочно блестевшими в свете факела глазами.
Я лишь молча кивнул в ответ. Не знаю, что мой друг подумал об услышанном, но мне лично показалось, что это звук волочащегося по камням огромного склизкого тела — словно отягощенная собственной тушей тварь медленно утягивала себя прочь. Во всяком случае, мерзостное шуршание вскоре стихло.
В погребальном молчании подземного зала звук этот казался особенно четким. Если бы он, напротив, приближался, а не удалялся, мы бы оказались запертыми в смертельной ловушке. Стоя друг напротив друга и дико таращась, мы отчаянно пытались отыскать хоть какое-то естественное объяснение отвратительному шуму — и одновременно в ужасе прислушивались, не повторится ли он вдалеке. В конце концов Эштон несколько ожил, молча положил мне руку на локоть и взглядом показал — мол, пойдем в туннель, пора отсюда убираться.
Засунув старинный фолиант под мышку, он торопливо шагал следом за мной, а я освещал наш путь фонариком. Страх оказаться навеки замурованными в глубоком подземном ходе едва не пересилил осторожность: мы так спешили, что то и дело оскальзывались на предательски неровном полу туннеля и остановились передохнуть лишь на измазанных селитрой ступенях ведущей наружу лестницы. От этого места туннель тянулся в сторону, противоположную той, откуда мы пришли, и я направил в него луч света, тщетно пытаясь отыскать фонариком хотя бы намек на то, что же произвело тот изрядно напугавший нас звук — хотя, безусловно, что бы это ни было, оно наверняка уже уползло далеко прочь.
Дрожащим, срывающимся на хриплый шепот голосом я поинтересовался:
— А ты хоть знаешь, куда ведет подземный ход?
— Он уходит под вересковые пустоши. Во всяком случае, так мне кажется, — прошептал в ответ Эштон. — А где у него выход, я понятия не имею. И как-то не горю желанием узнать…
И он боязливо покосился на темное жерло туннеля, в котором фонарик высвечивал лишь игру теней.
— Пойдем отсюда. Я нашел, что искал.
Шаг за шагом, мы преодолели склизкую лестницу и выбрались наконец на поверхность, не позабыв прихлопнуть тяжелый люк.
От обгорелых развалин мы быстро зашагали прочь через рощу, а потом и по заросшей тропке через вересковые поля.
В свете яркого полуденного солнца нам наконец-то удалось хорошо разглядеть находку Эштона. Определить время написания книги не представлялось возможным — однако сам вид пожелтевших страниц свидетельствовал о почтенном возрасте фолианта. Чернила в некоторых местах выцвели от времени, и строки зачастую не читались, однако языком этих исписанных летящим, тонким почерком страниц и впрямь был староанглийский — как и предупреждал меня Эштон.
Когда мой спутник перевернул очередную страницу, из книги что-то выпало и спланировало на пол. Подняв упавший предмет, Эштон некоторое время вертел его в руках, а потом положил на стол. Перед нами лежало нечто не столь древнее, как книга, — листок обычной бумаги, наскоро свернутый, словно кто-то решил в спешке нацарапать письмо и приткнуть его меж страниц книжки. Глядя Эштону через плечо, я прочел записку от начала и до конца с нарастающим чувством ужаса и крайнего изумления:
«Мой Дорогой Сын!
Если это письмо попало к тебе в руки, значит, твой отец и я уже покинули пределы нашего мира. Ты уже посвящен в темную тайну нашего семейного наследия и знаешь об обязательствах, возложенных на наш род столетия назад. Известно тебе и то, что на протяжении сотен лет мы неукоснительно исполняли наш долг, не позволяя прерваться родовой традиции. Однако все указывает на то, что близятся тяжкие времена. Слишком многие обстоятельства обратились против нас, а живущие рядом с нами люди смертельно боятся того, что не могут понять. Я опасаюсь, что они замышляют истребить семейство Тревалленов.
Что бы ни случилось, я заклинаю тебя слушаться моих наставлений. Поверь — я не желала твоему отцу и тебе столь ужасной судьбы. Однако моя собственная жизнь обернулась непрекращающимся кошмаром, и самое мое посмертие зависит от того, как ты поступишь. Древним невозможно противостоять. Им необходимо приносить жертвы — ибо за то, что мы от Них получаем, нужно платить. Мы, смотрители и хранители Маяка Дарк-Пойнт, — одни из первейших служителей Древних на Земле, и мы несем нашу миссию все то время, пока они спят, эон за эоном, и не настанет время их пробуждения.
Ежели ты не желаешь разделить со мной мою ужасную судьбу, прислушайся к моим словам. В книге содержатся две формулы. Одна — для зенита, и она открывает путь Тем, кто Ждет Снаружи. Другая — для надира. Используй только вторую — и то, только тогда, когда Капелла встанет непосредственно под звездой Северного полюса. А самое главное, не поддавайся страху перед тем, что находится под фундаментом усадьбы.
Твоя любящая матушка».
Ну и как это все надлежало понимать?.. Письмо изобиловало намеками на странные знаки и предвестия беды и ужаса, однако данные в нем инструкции оказались сущей белибердой. Нет, понятно, что под «Древними» подразумевались те самые спящие существа, о которых Эштон давеча столько много распространялся. Однако о чем шла речь в последнем предложении? О том, что не надо бояться того, что скрывается под особняком?
Весь долгий вечер мы с Эштоном ломали голову над письмом. Некоторые моменты представлялись совершенно очевидными. Маяк Дарк-Пойнт явно соотносился со старинной заброшенной башней на скалистом мысу; кроме того, Эштон с готовностью согласился с тем, что «Древние» — это те самые невообразимо старые боги, коих почитали задолго до возникновения христианства и любой другой религии, исповедуемой нынешними людьми.
За разговором Эштон пришел в сильное возбуждение, и за каждым его словом теперь чувствовалась немая просьба: скорее, скорее, мой друг, переведи мне со староанглийского эту книгу! Наконец он приступил ко мне с этим открыто: перевод, настаивал он, абсолютно необходим — в противном случае он даже не берется предсказывать последствия, которые грозят катастрофой. Не приходилось сомневаться в том, что содержание письма глубоко взволновало беднягу, и судя по тому, как он мерил шагами комнату и поглядывал в окно, Эштон не исключал возможности, что обитатели деревни придут и сожгут его обиталище, как они до того сожгли усадьбу.
Разговор постепенно принимал все более фантастический оборот, и я понял, что сумею оказать помощь лишь в случае, если получу ответы на целый полк вопросов, давно осаждавших мой разум. Постепенно мне удалось успокоить моего друга и привести его в состояние, более приличествовавшее для размеренной беседы.
Сообразить, что к чему в рассказе Эштона, оказалось до крайности затруднительно: приятель прыгал от одной темы и исторической эпохи к другой. Однако из всего сказанного мне удалось уяснить, что Эштон пребывает в твердом убеждении: изо всех семейств, поддерживающих тайный культ Древних, Треваллены — одно из стариннейших. Они располагали знаниями, передаваемыми в неприкосновенности из поколения в поколение с незапамятных времен, сохраняя сведения о скрытых местах, прилегающих и сообщающихся с иными измерениями, в которых обитали лишь ужас и безумие.
Эштон безусловно полагал, что Маяк Дарк-Пойнта — одно из таких мест. Похоже, эту веру он всосал еще с молоком матери, а та получила ее от бесчисленных поколений своих предков. Однако мой друг не знал, как и когда его родичи по материнской линии стали хранителями башни. Еще он также недоумевал, что имела в виду его родительница, упоминая о некоем предмете — или существе? — что находилось в подвале усадьбы. Однако Эштон предполагал, что тайна откроется, если удастся расшифровать жуткие секреты книги, ныне лежавшей перед нами на столе.
